На фото слева направо: Евгений Николаевич Смирнов, Михаил Николаевич Громыко,
Анатолий Алексеевич Астафьев
Миша был частью моей жизни с тех пор, как я впервые приехал в Россию около двадцати восьми лет назад, в смутные времена . Советский Союз только что распался, был финансовый хаос, и было неясно, чего ожидать от правительства в Москве. В нашем совместном российско-американском проекте тоже была неразбериха: человек из Москвы, назначенный курировать этот проект, оказался нечестным. Многие тогда боролись за возможность заработка, и без знания русского языка для меня и моих американских коллег, нам было практически невозможно понять, кого можно слушать и кому доверять. Миша Громыко был тогда зам. директора по науке в Сихотэ-Алинском заповеднике, и вскоре я понял, что для выживания нашего проекта и обеспечения надежного руководства, которому мы могли бы доверять, мы должны полагаться на мнение Миши и также Жени Смирнова, биолога-тигроведа и местного старожила. Даже не имея возможности общаться напрямую, мы чувствовали, что Миша был человеком честным и скромным, а также преданным ученым: его единственная цель состояла в том, чтобы сделать проект успешным, чтобы, в свою очередь, заповедник мог добиться успеха. В те ранние дни, когда достать топлива бывало непростой задачей, когда автомобили были в плохом состоянии, а магазины в основном пустовали, мне приходилось полагаться на магию Миши и Жени, чтобы сохранять наш проект на плаву. И эти люди редко терпели неудачи.
Именно тогда, наблюдая за Мишей Громыко, я узнал, каким должен быть зам. директора по науке в заповеднике. В дальнейшем всех других людей на такой должности я судил, используя его как золотой стандарт - будь то на Сихотэ-Алине или где-либо еще.
Изо всех сил пытаясь выучить русский язык, я оценивал свои успехи по тому, насколько хорошо я понимал Мишу. Я регулярно бывал в его кабинете, просил совета, в котором он никогда не отказывал, давая его подчас с некоторой долей юмора. Его фразы были игривыми, часто с двойным смыслом и в некоторой философской манере. У меня голова начинала болеть, когда я пытался все это понять. Возвращаясь домой после встречи с Мишей, я перебирал свой русский словарь, пытаясь разобраться в нескольких сказанных им ключевых словах. На одной из нерабочих посиделок в те дни я поднял тост за своих русских хозяев с обычными извинениями за мой русский, отметив при этом, что, когда я наконец смогу хорошо понимать Мишу Громыко, я, наверное, пойму русскую душу. Как это было типично для Миши, он сразу подпрыгнул и со своей хитрой улыбкой заметил: «Но я не русский, я белорус!»
Даже когда Миша ушел с поста зам. директора по науке и вернулся к своим обязанностям научного сотрудника, он редко оставался один в своем кабинете. Казалось, что почти каждый раз, когда я заходил к нему в заповедник за советом, там уже был кто-то другой, делающий то же самое. Кабинет Миши был и остается сердцем заповедника. Если вы хотели узнать что-то о Сихотэ-Алине, о заповеднике, будь то история, экология, политика или ваш собственный проект, то Миша был тем человеком, которого нужно было спросить. И все это знали.
Михаил Николаевич был чертовски хорошим заповедным учёным. Он понимал ценность мониторинга, поскольку большая часть его жизненной работы заключалась в создании и последующем обеспечении систем мониторинга для Сихотэ-Алиня, будь то отслеживание вегетативных профилей, пожаров, вымирания дуба или разрушительных последствий тайфуна «LionRock». Он был экологом «старой школы» и историком естествознания - термины, которые я использую с большим уважением. Он понимал ценность того, чтобы быть «там» в лесах, учиться на собственном опыте и тщательно собирать полевые данные, чтобы понять окружающую среду, которую мы пытаемся защитить. Как и везде в мире, кажется, что полевых ученых такого плана все меньше и меньше, что заставляет меня беспокоиться об охраняемых территориях России. Но Миша также делал все возможное, чтобы поддержать и улучшить окружающих его людей. Существует множество историй о том, как Миша заботился о младших сотрудниках, аспирантах и студентах, обучая их и демонстрируя им на примере, как нужно заботиться о своей работе и своих коллегах.
И это, пожалуй, самая важная особенность Миши Громыко. Миша больше всего на свете заботился о людях вокруг него. У него всегда было время для тебя, независимо от того, кем ты был. Он редко использовал слово любовь, но он делился ей свободно и с каждым.
Услышав о нашей потере, Джон Слат связался со мной. Он знал Мишу с 2000 года и, как и все остальные, часто обращался к нему за советом и просто для обсуждения. Джон написал: «Миша был моральным компасом для заповедника; примером того, каким должен быть заповедный ученый, и воплощением чуда, признательности и любознательности к миру дикой природы, которые каждый должен иметь, чтобы работать там».
И теперь сотрудники Сихотэ-Алинского заповедника оплакивают уход своего друга и коллеги, жители Тернея оплакивают своего покойного соседа, а ученые России, которые знали о нем и его работе, сообща признают, что от нас ушел настоящий гигант. Мы можем только попытаться следовать его моральным принципам, смиренно заботясь о людях вокруг нас и мире природы.
Dale Miquelle
5 мая 2020.